ПЕТЕРБУРГ ON-LINE

(«Прогулка»)

Киносценарий Д. Смирновой

 

Фильм Алексея Учителя «Прогулка», поставленный по сценарию «Петербург «On-Line», получил гран-при, приз за лучшую режиссуру и за лучшую женскую роль на Российском кинофестивале «Окно в Европу»

 

 

ПРОЛОГ

По городу медленно едет машина с тонированными стек­лами. В машине разговаривают два голоса — сначала жен­ский, потом мужской.

—Это у меня-то нет силы воли? У кого ж она тогда есть,
интересно?!

—У женщин вообще силы воли не бывает. И слава Богу.

—Много ты понимаешь в женщинах.

—Да уж, наверное, побольше твоего.

—Ох и самоуверенный же ты типчик. Ничего, я тебе рога-
то пообломаю.

—Я как-то надеюсь без рогов обойтись.

—Надейся, надейся.

—А по шее?

—Шучу, папаня. Ну ладно, я пошла.

—Иди-иди. А я посмотрю.

—Я тебя хоть раз обманывала? До вечера.

—Я тебе буду звонить. Пока.

Звук поцелуя. Хлопает дверь машины, но мы не видим, кто из нее вышел. Машина набирает скорость и уезжает.

ЗТМ

 

Все последующее действие, за исключением последней сцены, происходит на улицах Петербурга.

По Невскому проспекту идет девушка с рюкзачком за спи-ной. Вокруг снует обычная толпа. Встречаясь глазами со встречными, девушка не отводит взгляд, а прямо смотрит и слегка улыбается. На нее оборачиваются, но она, не огля­дываясь и не сбавляя шага, идет дальше .Высокий молодой парень из «встречного потока» догоняет ее.

—Девушка, можно с вами познакомиться?

—Нет, нельзя.

—А почему?

—Потому что я на улице не знакомлюсь.

—Совершенно правильно. Знакомиться на улице — дур­ной тон, легкомыслие и даже, я бы сказал, пошлость. Но мы­ то с вами не на улице. Это не улица, а проспект. На проспек­те знакомиться — совсем другое дело. Послушайте, как звучит: мы познакомились на проспекте! Очень внушительно, по-моему. Даже с оттенком роскоши. У вас глаза такие лучис­тые. Как вас зовут? Хотите, буду звать вас Незнакомка? Знаете, есть такая картина, ее на конфетах часто печатают, но вообще она у нас в музее висит.

—Она называется не «Незнакомка», а «Неизвестная». И находится не у нас, а в Москве. В Третьяковской галерее.

—Ну вот, всегда все хорошее в Москве. Это просто трагедия какая-то! Пивзавод «Балтика» и Эрмитаж — все, чем ос­тается гордиться бедному провинциалу.

—А команда «Зенит»?

—Молчите, это моя непроходящая боль. Единственное, что утешает, у нас девушки образованные. Вы учитесь или ра­ботаете?

—Я, как видите, гуляю.

—Меня зовут Алексей. Позвольте составить вам компа­нию. Обожаю пешие прогулки с загадочными барышнями. Вам бы очень подошло имя Мария. Я звал бы вас Мэри.

—Меня зовут Оля, а не Мэри.

—Прекрасное имя! Ольга! В нем есть что-то такое древ­нее, исконное. Какие-нибудь князья, набеги татар, широкая русская река, унылые песни народов Севера. Поедемте на
Север, Ольга, я укутаю вас в меха и шкуры и станцую вам танец страсти вокруг костра.

—Вы всегда так много говорите?

—Нет, что вы, это от волнения, встреча с вами потрясла
мое воображение и заставила сердце биться быстрее. Послу­шайте, дайте руку, вы чувствуете, как оно бьется? Как птица, попавшая в сети. Это сети вашей красоты, вашего очарования, это сети надежды, любви и...

—Алеша, вы — болтун, да? Совершенно не обязательно так суетиться, я ведь уже иду с вами. И давай на ты.

—Прекрасное предложение. Не смел обратиться с ним первым. Так куда же мы идем?

—Просто гуляем. Погода хорошая. Разве обязательно ид­ти куда-то? Я люблю просто ходить по городу, смотреть.

—Не вижу кругом ничего, достойного внимания. Все, дос­тойное внимания, идет рядом со мной и называется Олей. Зачем смотреть по сторонам — там же ничего нет.

—Не скажи. Вон гляди, видишь, впереди парень идет в черной футболке? Я за ним давно наблюдаю. Он так руками размахивает, что сразу понятно — идиот. Самодовольный.
Терпеть не могу таких.

—А если он на самом деле милейший математик, душа- человек, суперинтеллектуал и скромняга?

—Хочешь, проверим? Ты иди чуть сзади, как будто отдельно... Молодой человек, вы не скажете, который час?

—Пол-второго, бэби, какие ножки...

—Видишь, я же сказала. Овощ.

—Прямо скажем, впечатляет. Ты всегда так угадываешь людей?

—Почти всегда.

—А что ты про меня подумала?

—Ну, что ты веселый, пижон такой немного, любишь быть в центре внимания, ну и еще кое-что.

— Что? Скажи, ну пожалуйста!

—Не-а. Не скажу.

—Ну скажи!

—Обидишься.

—Не обижусь.

—Что тебе с девушками не очень везет..    . .
.— Это точно..А почему, можешь сказать?

—Догадываюсь. Не в тех влюбляешься.

—Слушай, ты просто сыщик какой-то. У меня есть друг, Петюня, прост, как правда, и угрюм, как палач, он утверждает, что у меня удивительное чутье на стерв. А ты стерва?

—Нет. Я добрая девушка. Хотя не без стервозности.

—Ценю твою честность. Может, кофе зайдем выпьем?

—Не хочу. Мы же гуляем.

—Гулять так гулять. А вон про ту тетку в белой юбке мо­жешь сказать?

—Могу. Дети. С мужем скандалы. Ленивая. Дома бардак, в голове — мечты о встрече с принцем.

—Ход рассуждений?

—Очень простой. Вены варикозные — значит, скорее все­го, рожала. Ноги не бреет — лень, неопрятность, незаинтере­сованность в мужчине, который рядом. При этом белая юбка.
То есть надеется на лучшее.

—А скандалы с мужем откуда?

—Ну это я так, для живости прибавила. Может, она развелась давно. Да ну ее, про нее думать неинтересно.

—А про кого интересно?

—Интереснее всего всегда думать про себя.

—И что ты про себя думаешь?

—Всякое разное. Я мечтать люблю. Иногда воображаю, что я Наоми Кэмпбелл. Ну знаешь, супермодель, мулатка.

—И что? Ходишь по подиуму?

—Нет. В основном скандалю с агентом. Фотографы ужас­ные козлы, визажисты еще хуже. Я им сто раз говорила, что макияж сама буду делать. Но больше всего я ненавижу глав­ных редакторов модных журналов. Это старые морщинистые гадины. Диплодоки. Вот еще немного денег заработаю и бро­шу все к чертовой матери. Куплю дом в Бельгии, буду разводить капусту кольраби. Ненавижу их всех.

—А что они тебе сделали?

—Не мне, а Наоми.                                                    

—Ты серьезно?

—Думаешь, я больная? Это еще что. Недавно, лежа в ван­ной, я часа полтора была Биллом Клинтоном.

—И что ты делала?

—Развелась с Хилари и женилась на Монике.

—Моника же толстая.

—А мне нравится. Живу теперь с Моникой в Лондоне, играю на саксофоне, учусь танцевать сальсу. Годы, конечно, берут свое, но я еще очень ничего. На день рождения Моника подарила мне мотоцикл. Классная вещь. Я, правда, в первый же день грохнулся с него. Но ничего опасного. Все считают, что седина мне очень идет. Единственное, что меня беспоко­ит, — дочь моя Челси. Она, естественно, приняла сторону матери. Я пытался объясниться с ней, но она еще совершен­нейший ребенок... Что ты смеешься? Все люди мечтают. С са­мого детства. Просто не все в этом признаются. Я, кстати, в детстве мечтала стать регулировщицей. А ты?

—Я хотел полоски на асфальте рисовать. Которые для пе­шеходных переходов.

—Прекрасное желание. Очень тебя понимаю. А сейчас мечтаешь?

—Как тебе сказать... нет, наверное. Но зато я постоянно беру у себя интервью. Недавно дал целую пресс-конферен­цию по вопросам развития российской экономики. Был умен
как бес, трансляция велась по всем каналам. Газеты цитировали взахлеб. Кстати, тоже в ванной.

—Так это то же самое. Так что ты тоже больной, поздравляю.

—Слушай, ты потрясающая девушка.

—Я и сама так думаю.

—От скромности ты не умрешь.

—Я вообще пока умирать не собираюсь. Хотя, знаешь, лет в пятнадцать мне очень хотелось умереть.

—Ну, лет в пятнадцать все хотят умереть. Вообще жить бывает очень грустно.

—Мне не бывает.

—Вообще никогда? Тебе что, всегда весело?

—Не то что весело, а интересно.

—Слушай, давай зайдем куда-нибудь, посидим, выпьем, я Петьку позову. Должен же я его познакомить с такой замечательной девушкой.

—Это который всех стервами считает? Можешь познако­мить, но заходить я никуда не буду. Во-первых, я не пью, во-вторых, мне нельзя сидеть.

—У тебя что, геморрой?

—  Очень остроумно. Мало того, что хамство, так еще и глупость.

—Извини, вырвалось просто. Прости, ради Бога.

—И не подумаю прощать. Скажешь еще одну глупость — тебе направо, мне налево.

—Ну прости, прости. А почему тебе нельзя сидеть?

—А вот теперь назло тебе не скажу.

—Скажи, пожалуйста, я, честное слово, больше не буду.

—Я с лошади упала. Повредила позвоночник. Теперь мне надо много ходить и нельзя сидеть. Но это не навсегда.

—Ты в цирке работаешь?

—Опять?!

—Нет-нет, я серьезно.

—Ничего не в цирке. Я жокей. Занимаюсь конным спортом.. Выездкой.

—Это когда лошади танцуют? Вот здорово. А как же... ты вот такая стройная, а говорят, что у тех, кто на лошадях, ноги искривляются. Только не обижайся!

—Это полная ерунда.

—А как зовут твою лошадь?

—Алмаз. Это жеребец. А раньше у меня был Грач. Но его списали.

 

Раздается звонок Ольгиного мобильного телефона: «Да... Нет... Иду... Это мы еще посмотрим... А ты павиан... Как дого­ворились.»

 

—Про что мы говорили? А, про лошадей. Впрочем, тебе это неинтересно. Ты бы лучше про себя рассказал.

—Можно бестактный вопрос?

—Ну?

—Кто это звонил?

—Да тренер мой, Всеволод Максимыч.

—Ты с ним на ты?

—Конечно. Я же его с детства знаю. Да и потом, все ло­шадники между собой на ты. У нас мир-то грубоватый.

—Что, и матом ругаетесь?

—Бывает.

—По тебе не скажешь. Я думал, ты такая девочка-ромашка.

—По-моему, все девочки-ромашки фальшивые. Притво­ряются, и все. Знаешь, вот в классической литературе барышни все время падают в обмороки. Я всю жизнь мечтала
упасть в обморок от какого-нибудь известия. И что? Хоть бы голова закружилась разок. Это просто способ дурить мужчи­нам голову. Ваш брат всему готов поверить, лишь бы его держали в приятном убеждении, что девушки в туалете только руки моют.

— Ну вообще-то я бы не хотел, чтобы мне подробно разъ­ясняли, чем вы там занимаетесь.

—Ну и дурак. Как же ты с женой жить собираешься? Ты думаешь, она к соседям будет бегать? Если человека любишь, то от него ничего не противно.

—Честно говоря, я как-то про это не думал. Может, ты и права. Но не все девушки так спокойно об этом говорят. Страшно же, вдруг она обидится, подумает, что ты грубый.
Знаешь, какая на самом деле проблема колоссальная, когда гуляешь вот с девушкой, и уже невтерпеж, ну сил никаких нет, а сказать неудобно. Выдумываешь любой предлог, чтоб
хоть в ближайшую подворотню забежать...

—Причем обрати внимание, что девушка все при этом по­нимает.

—Скорее всего. Фу, слушай, какой-то дикий у нас с тобой разговор.

—Да почему дикий? Самый естественный. Это же приро­да, никуда от нее не деться. Ты видел когда-нибудь, как кони совокупляются? Я тебя обязательно поведу посмотреть. Лю­бая порнография отдыхает. После этого наш с тобой разговор покажется детским садом.

—А расскажи как, интересно же.

—Ну вот это уж уволь. Мы с тобой не настолько знакомы, чтобы я могла правильно выбрать выражения. Да и потом, словами это бесполезно описывать.

—Ага, застыдилась все-таки!

—Ничего подобного. Просто в нашем языке и слов-то приличных для этого нет. Получается либо медицинский от­ чет, либо разговор в казарме.

—А ты что, бывала в казарме?

—Друг мой, это совершенно необязательно. Моего вооб­ражения на это хватает. И смотри под ноги, а то провалишься.

 

Возле тротуара открыт люк. В глубине его по колено в во­де ковыряется рабочий. Его каска торчит снаружи прямо под ногами у Алеши. Рабочий поднимает голову: «Слышь, па­рень, ты мне щас на голову чуть не наступил». Алеша отска­кивает. Рабочий обращается к своему напарнику, который отвечает ему откуда-то из темноты. Рабочий: «На болоте построили, теперь удивляются, что вода. Сам бы пусть сюда лазил, по шею в говне». Напарник: «Кто? Петр Первый?». Рабочий: «Да не Петр, а Филимонов этот долбаный...»

 

—Ты со мной разговариваешь, как старшая сестра. Тебе сколько лет?

—Неприличный вопрос. На сколько выгляжу.

—Выглядишь примерно на двенадцать. А разговариваешь, как будто тебе сорок.

—Ну вот и догадывайся, сколько мне. А тебе, наверное, года двадцать два?

—Обижаешь. Двадцать пять уже.

—Совсем большой мальчик.

— Ага. Могу сам дорогу переходить. Зеленый, кстати. А все-таки, куда мы идем?

—   Да какая разница? Идем туда, где красиво, а у нас везде красиво. То есть в центре везде. А ты в центре живешь?

—Сейчас да. Я снимаю на Литейном. А раньше далеко жил, в новом районе.

—Никогда не понимала, как там можно жить. Все одина­ковое.

—Зато зелени больше.

—Ага. Зимой особенно. Вот скажи, ты когда влюбляешь­ся, поведешь ты девушку гулять по новостройкам?

—Нет, конечно. Да я и не так часто влюблялся. Так, увле­чения бывали, но их ненадолго хватает. Скучно становится. Я сильно только один раз был влюблен.

—В кого?

—В девушку.

—Это я догадываюсь. Кто она была?

—Просто девушка. Студентка.

—Ну и долго у вас с ней продолжалось?

—Два с половиной года. Мы даже жили вместе.

—А чего разошлись? Она тебя бросила?

—Это почему же? Наоборот, я ее. Еще не хватало, чтоб меня бросали.

—Не скажи. Гораздо тяжелее самому бросить. Когда бро­саешь, чувствуешь свою вину. А когда тебя бросают, тебе тошно, конечно, но ты не виноват, ты хороший, во всем вино­
ват другой человек.

—Нда. Что-то ты больно опытная для двенадцати лет. Ты замужем?

—Нет, слава Богу. Я вообще замуж не хочу.

—Почему?

—Мне и так хорошо. Мне с собой весело.

—А со мной?

—С тобой тоже неплохо.

—Ну вот и выходи за меня замуж.

—Ага. Минут через четырнадцать.

—Почему именно через четырнадцать?

—А почему нет?

—Я, между прочим, серьезно говорю.

—Серьезно такие вещи малознакомым людям не говорят.

—А ты в любовь с первого взгляда веришь?

—Нет, конечно.                                

—А я верю. Господин полицейский!

 

На углу стоит милиционер. Алеша подскакивает к нему, крепко держа Ольгу за руку.

 

—Господин полицейский!

—Чего?

—Вы верите в любовь с первого взгляда?

—Шел бы ты, парень.

—Нет, скажите честно, верите или нет? Вот эта девушка не верит. А я как увидел ее, так сразу и влюбился. Забилось мое глупое сердце! А у вас сердце глупое? Или вы всю жизнь.
подчинили долгу, служению людям? А как же чувства, товарищ милиционер, а?

—Я не понял, он что, пристает к вам, девушка?

—Да нет, извините, это он дурака валяет. Пойдем. Алеша!

—Нет, я хочу понять, верят ли наши правоохранительные органы в любовь с первого взгляда?

—Ты пьяный, что ли?

—От любви, от любви пьян! Могу дыхнуть. Только скажи­ те, верите вы или нет?

—Да верю, верю. Иди отсюда.

—Благодарю вас! Огромное спасибо!
Ольга, смеясь, оттягивает его от милиционера.

 

—Вот видишь! Он верит, и я верю.

—Кончай. Люди же кругом.

—Плевать на людей. Выходи за меня замуж.

 

—Слушай, Алеша, ты либо дурак, либо ужасно несчаст­ный. Я тебе, конечно, сочувствую, но это все-таки недостаточ­ная причина для образования новой ячейки, блин, общества.

—Ячейка еще какая-то... Ну хорошо, ну на роман ты согласна?

—Кто же такие вещи спрашивает!

—Ну я имею в виду, что мне, конечно, интересно было бы с тобой дружить, но я мало верю в возможность дружбы между мужчиной и женщиной. И вообще, ты прелестная,

очаровательная, мне все время хочется тебя поцеловать, а друга Петю мне целовать не хочется. Значит, это не друж­ба, а роман.

—Слушай, а обязательно надо все определять? Предположим, у нас с тобой начинаются отношения. Какими они будут, — дружба там, роман, повесть, вражда навек, — это одно­му Богу известно. И не надо про это говорить.

—А поцеловать можно?

—Нет, нельзя.
   — Почему?

—По кочану. Не хочу. Ты вот лучше познакомил бы меня с этим своим Петей, ты про него через слово говоришь.

—   Легко. Хочешь, я ему сейчас позвоню?
   — Давай.

—Или нет. Если я ему сейчас позвоню, он сразу прискачет. Он считает, что меня одного с.девушками оставлять нель­зя, обязательно влипну.

—А ты разве еще не влип? Ну вот и верь вам.

—Влип, конечно. Но мне как-то хочется еще с тобой вдвоем побыть.

—Да ладно тебе. Пока он придет, мы с тобой будем вдво­ем. Может, он еще мне не понравится, и я его домой отправ­лю. Скажу ему: шел бы ты, Петя, домой.

—Зря ты думаешь, что это так просто. Петух друга одного в беде не оставит.

—А ты, значит, в беде? Ну значит, ты с ним тоже пойдешь домой. Или прямо сейчас иди к нему. Прощевайте, барин.

—Ты что, я же пошутил. Я ему сейчас позвоню,

—Ради бога, не надо. Я уже твоего этого Петю ненавижу.

—Да он отличный парень. Он тебе понравится.

—А если он мне слишком понравится?

—Надеюсь, что нет.

—Странно ты как-то о друге говоришь. А у тебя вообще- то, кроме этого Пети, есть друзья?

—Не сказал бы. Приятелей полно, а друг один. Наверное, так и нужно. А у тебя?

—У меня Грачик был друг.

—Это лошадь, что ли?

—Лошадь, лошадь. Да что ты понимаешь! Грачик был че­ловек. Лучше человека. Если б ты знал, какое это было суще­ство! Умный, нежный, все понимал, утешал меня. А как он меня любил! Нет любви преданнее. И не будет.

—А он что, умер?

—Нет. Я же говорю, списали его. Просто я к нему не хожу больше. Не могу видеть его старость, тень от него осталась. Ужасно.

—Все-таки есть в этом что-то неестественное, что у тебя лучший друг — животное, а не человек.

—Знаешь, люди-то как раз и есть настоящие животные.

—А ты жестокая.

—Это неправда. Просто... А вообще, с какой стати я долж­на перед тобой оправдываться? Кто ты такой, чтобы мне чи­тать мораль? Жестокая — не жестокая, тебе не кажется, что это по крайней мере невежливо — выдавать подобный приго­вор человеку, с которым ты только что познакомился? Что ты знаешь обо мне? И какое ты имеешь право меня обижать?

—Да я так сказал, я совершенно не хотел. Господи, ну что ты такая обидчивая?

—Ну вот, опять! Жестокая, обидчивая, самодовольная, кучу комплиментов я от тебя услышала. Вот и шел бы своей дорогой.

—Оля, ну перестань. Я же совсем не то имел в виду. Я просто хотел сказать, что людей тоже можно любить.

—Ну и люби себе на здоровье.

—Что ты сердишься?

—Оставь меня в покое.

—Послушай, я ведь тоже могу обидеться.

—На что, интересно?

—На грубость, например.

—Они идут некоторое время молча.

—За грубость извини. Я не хотела.

—Это ты меня извини

—Ладно.

—С тобой трудно.

—А кто сказал, что будет легко?

—Послушай, давай лучше сразу договоримся как-то, что бы не ссориться. Скажи мне, что тебя раздражает, и я поста­раюсь больше ничего такого не говорить.

—А меня ничего особенного и не раздражает. Просто не люблю, когда меня судят. И потом, если мы не будем ссорить­ся, то как же мы будем мириться?

—В смысле?

—Ну ведь мириться же так приятно. После этого и отно­шения становятся ближе. И нежнее. И вообще.

—Если так, то давай еще раз поскорее поссоримся-. Я тре­бую скандала! Немедленно! Чем бы тебя обидеть? Можно, я скажу, что ты — дура?

— Сколько угодно. Только этим ты меня не обидишь. Я считаю, что дурой быть очень интересно. Дура — это такой способ познания мира.

—Тогда я скажу, что ты умная.

—Это тоже не беда.

—Тогда я просто объявляю, что я с тобой в ссоре. Я оби­жен, уязвлен и возмущен. Я безутешен. Оглушительно несча­стлив. Сейчас же мирись со мной! Жалей меня. Становись со
мной ближе, нежнее, и вообще. Особые надежды у меня на это «и вообще». Молю тебя, скорее предоставь мне «и вооб­ще», иначе я могу умереть! Оля! Я умираю!

Падает на асфальт. Ольга смеется.

—Какая же ты балда. Вставай!

—А поцеловать разрешишь?

—Да разрешу, разрешу. Вставай же. Люди смотрят.

—Ура, — он вскакивает.

—Только в щеку.

—Э-э, нет, так нечестно.

—Очень даже честно. Я терпеть не могу целоваться.

—Замуж она не хочет, целоваться она не любит — да что  ж за девка мне такая досталась! — он обхватывает ее за талию, чуть приподнимает и начинает целовать куда попало — в шею, в нос, в губы... Она смеется и увертывается.

—Ну хватит, хватит, все, прекрати. Прекрати немедленно! Поставь меня на пол!

—Это асфальт.

—Какая разница. Пошли. Я не могу долго стоять.
Они идут, обнявшись и улыбаясь.

—Хочешь мороженого?

—Не-а.

—А чего хочешь?

—Отстань.

—А давай еще раз поцелуемся.

—Хорошенького понемножку.

—У тебя губы такие мягкие.

—А что ж они у меня, твердые должны быть? Самые мяг­кие губы, между прочим, у лошадей.

—Опять ты про лошадей! Господи, черт знает что такое, я влюблен, как пеликан!

—Почему как пеликан?

—А почему нет? И как назло мне сегодня уезжать надо.

—Куда?

—Да в Москву. По работе. Может, плюнуть на все и не поехать?

—А я в Москве только один раз была. В детстве с родите­лями.

—Что ж ты так? Слушай, а давай вместе поедем, а? У ме­ня там куча друзей, потусуемся, там весело. Правда, давай вместе рванем. Возьмем СВ, деньги у меня есть.

—Нет, это неудобно.

—Да почему неудобно?! Решено, едем!

—Нет, Алеша, погоди. Так нельзя.

—Да почему нельзя?!

—Ну не знаю, как-то это неожиданно. И потом, мы все-таки очень мало знакомы. Ну не могу я с незнакомым молодым человеком... нет, неудобно это.

—Чего ты боишься? Что я к тебе приставать буду? Хочешь, обещаю, что не буду? Могу дать честное слово. Правда. Ну поехали, пожалуйста! Так классно будет!

—Но... мне надо предупредить. Не знаю...

—Родителей предупредим, все сделаем, только поехали. Пошли за билетами, а то пролетим. Можно, конечно, с про­водником договориться, но лучше мы сейчас в кассы зайдем.

—А как же твой Петя?

—А ну его к бесу. Да мы еще с ним успеем встретиться.

—А собраться?

—Чего тебе собираться? Все успеем, времени вагон. Вон на Грибоедова кассы. Пошли.

—Ну не знаю... Все-таки это как-то странно. Авантюра ка­кая-то.

—Все по-настоящему прекрасное происходит по законам авантюры. Ольга, я тебе обещаю, ты не пожалеешь. Ты луч­шая девушка Российской Федерации! Давай паспорт и жди меня у касс.

—А зачем паспорт?

—Для билета. А ты что, возраст свой скрываешь? Так я не буду смотреть.

—Обещаешь? На.

—Все. Стой у выхода, никуда не уходи, у меня кассирша знакомая — я мигом. Только не уходи, умоляю!

 

Ольга идет к кассам на канале Грибоедова. Кругом вьется толпа. У Ольги звонит мобильный телефон. «Да... Иду... Один есть... Ничего не вру я!.. Да будет, будет второй... Это мы посмотрим... Ты, папаня, попал... Все-все, отстань... Не смей! Это нечестно!.. Пока... Целую». Она стоит некоторое время в задумчивости. Ее толкают, извиняются, все куда-то бегут. Она смотрит на часы, оглядывается. Мимо проходит группа студентов. «Девушка, пойдемте с нами!» — кричит ей один. — «Он не придет сегодня», — добавляет второй. Она, улыбаясь, качает головой.

По каналу Грибоедова плывет катер. На катере компания из пяти-шести человек выпивает и закусывает. Все очень цивилизованно и весело — то ли день рожденья чей-то отмечают, то ли просто катаются. Компания хорошо, одета, пьют шампанское, коньяк. Двое молодых мужчин оживленно разговаривают. Один говорит; «Вот ты говоришь — то не так, это не так, — а что делать-то? Деньги-то все равно все в Москве! И люди в Москве. Все туда перебираются». Второй отвечает: «Да достал ты уже с Москвой! Москва, Москва, че­го Москва-то? Сами бы шевелились...»

Из здания касс выбегает Алеша, озирается. Не сразу видит Ольгу.

 

—Фу, слава Богу, я уж думал, ты сбежала. С кем это ты разговаривала?

—Ни с кем. Послушай...

—Погоди, вот твой билет. В разные купе, но мы там поме­няемся. Поезд в двенадцать. Пошли отсюда.

—А мы с Петей-то будем встречаться?

—Как хочешь.

—Я хочу. Мне интересно. А то что же это: я с тобой уже в путешествие собралась, а ничего толком о тебе не знаю. Позвони ему.

 

Он достает мобильный телефон, набирает номер. «Пе­тух?.. Ты что делаешь?.. Приходи...» — он поворачивается к ней. — «А куда его звать-то? Где мы будем?» Она отвечает: «Ну, не знаю, договорись на Дворцовой через полчаса». «Петька, подходи на Дворцовую... Да... Я тебя с потрясающей девушкой познакомлю... Ладно-ладно, помолчи... Все, ждем».

 

—Сейчас прибудет.

—Отлично.

—Ты билет-то будешь брать или пусть у меня останется?

—Нет, давай уж лучше мне.

 

Он передает ей билет на ходу. Она внимательно его изуча­ет. Останавливается.

 

—   Так. Понятно. Алеша, послушай меня, только, пожалуйс­та, не сердись и не возражай. Возьми у меня деньги за билет.

—Ты что, шутишь?

—Я очень тебя прошу, не спорь. Я потом тебе все объяс­ню, но я не могу ехать за твой счет.

—Оля, ты с ума сошла? Я же сам тебя позвал! Ты что, бо­ишься, что у меня денег нет? Так я вполне прилично зараба­тываю, и уж всяко могу позволить себе с девушкой в Москву съездить. Даже не заикайся!

—Я не сомневаюсь в твоих заработках. Но или ты возь­мёшь у меня деньги, или я никуда не еду.

—Ты что, феминистка?

—А хоть бы и так. Возьми, пожалуйста, деньги.

—Убери свои деньги немедленно! Ничего я не возьму. Бред какой-то!

—Значит, я никуда не еду.

—Ну и все. И пожалуйста.

—Тогда возьми билет, вернешь в кассу. Или на вокзале продашь.

—И не подумаю. Пусть пропадает.

—Прекрати. Ну это же глупо. Я правда не могу так.

—И я не могу. В конце концов, ты меня обижаешь.

—Я тебя не обижаю. Я тебе потом все объясню, честное слово.

—Все, мне это надоело. Не хочешь — не надо. И прекрати трясти деньгами на улице, это ни на что не похоже. Я тебя не собираюсь насильно заставлять. Если ты из-за каждой ерун­ды начинаешь спорить... Я тебя пригласил, ты отказалась, ну и ладно, и бывай.

 

Он поворачивается спиной и идет в противоположную сторону от нее. Она какое-то время смотрит ему вслед в не­решительности, потом глядит на часы и быстрым шагом до­гоняет его.

 

—Алеша, послушай меня. Я на самом деле очень хочу по­ехать с тобой в Москву. Но можешь ты немного уступить мне? Ну давай договоримся, что там в Москве я ни разу кошелек не открою. Но только позволь мне за билет заплатить, и все. А там я буду полностью на твоем содержании.

—Обещаешь?

—Честное слово.

—Ладно. Хотя я все равно не понимаю, в чем тут смысл.

—И не надо, это неважно.

—Вот, смотри, я эти твои чертовы деньги кладу отдельно. По возвращении верну.

—Хорошо-хорошо. Только они совершенно не чертовы.

—Ты опять споришь? Слушай, почему мы все время выяс­няем отношения? А что же дальше-то будет?

—    А дальше все будет отлично. Я тебе обещаю. Некоторое время они идут молча. Она то и дело загляды­вает ему в лицо, а он делает вид, что не замечает этого.

—   Ну перестань дуться, а?

—Я все-таки не понимаю...

Она зажимает ему рот рукой.

 

—Все-все, забыли, ладно?

—Ты странная девушка.

—Я честная девушка. Пошли через Генштаб. Я так люблю эту арку. А ты?

—Не знаю. Мне все равно, как идти.

—Там так гулко. Там иногда такой старичок на аккордеоне играет, получается Париж. Хотя в Париже я не была. А ты был?

—Нет. Я только в Америке был. На стажировке.

—Ну и как? Понравилось?

—Нью-Йорк понравился, остальное — не очень.

—А ты по-английски свободно говоришь?

—Свободно. А ты?

— Тоже. Я еще французский знаю и учу итальянский... Смотри, вон этот старик! Как по заказу!

 

Они входят под арку Генштаба, там действительно пожи­лой одутловатый дядька играет на аккордеоне. Вид у него вполне бомжовый, но играет он нечто из репертуара Пиаф. Туристы фотографируют его. Ольга и Алеша останавливают­ся чуть поодаль. Стоят, слушают. Ольга поворачивается ли­цом к Алеше, кладет ему руки на плечи, улыбается. Он пыта­ется хмуриться. Она приближает свое лицо к его лицу и носом трется об его нос: «В детстве я думала, что в Китае так здоро­ваются. Мне дедушка говорил». Она целует его. Потом хватает его за руку и тянет на площадь, не желая длить поце­луй. Они выходят на площадь. Там, как всегда, много народу, но вид все равно пустынный. Экскурсоводы зазывают на ав­тобусы. Возле Александровской колонны толкутся японцы. По площади едет ландо с туристами. Девушки верхом на ло­шадях предлагают прокатиться. Ольга внезапно останавлива­ется, пристально глядя на одну из лошадей.

 

—Грачик... Это Грачик! Господи, что они с ним делают! Они же обещали... Сволочи...

—Погоди, куда ты?

—Ты что не видишь? Это же Грачик! Они зарабатывают на нем! Он же старый, он болен! Не могут оставить лошадь в покое!

—Ольга, стой, что ты хочешь?

 

Она быстро подходит к одной из лошадей, гладит ее морду, целует. Девушка, сидящая на лошади, удивленно и недоволь­но смотрит на нее.

 

—Девушка, вы чего? Прокатиться хотите? Не надо его целовать.

—Грачик, Грачик, миленький... Какого черта вы его сюда привели?!

—Чего?

—Это мой конь. Я на нем восемь лет занималась. Кто раз решил Грачика сюда отправить? Я тебя спрашиваю, лахудра.

—Ты чего? Какой Грачик? Это Мальчик, а не Грачик. Грачик какой-то... А ну, отойди от лошади.

—Сама слезай с него! Я что, своего коня не узнаю?

—Да Мальчик это! Больная какая-то...

—Оля, успокойся, может, ты обозналась?

—Я?! Ты с ума сошел? Это же мой конь. Я сейчас позвоню в клуб и такое устрою!

—Иди отсюда, сумасшедшая! — девушка бьет коня в бока и медленно отъезжает от них. Оля смотрит им вслед и начина­ет тихо плакать.

—Ну Ольга, ну перестань! Ну что ты?.. Ну, может, прав­да, это не Грачик? Может, похож просто?

—Так не бывает... Господи, зачем они его мучают?!

—Ну послушай, но ничего ведь страшного. Ну катает он детей, но его же не бьет никто... Ну перестань плакать, ми­ленькая, пожалуйста, перестань...

—Ты не понимаешь...

—Ну не надо... Вон слезы какие огромные... Ну что ты? Ну все, все... Забудь... Сейчас Петька придет, а ты зареванная...Давай, вытрем глазки, ну все, все...

—Ты не понимаешь... Я же сама... сама перестала ходить к нему... Это я виновата... Я ничего... ничего не могу сделать...

—Вот именно. Ты ничего не можешь сделать. И не виновата ни в чем... Ну перестань же плакать! Ну Оля! Ну что мне сделать, чтоб тебя утешить?

—Ничего-о-о-о...

—Ну хочешь я сейчас на всю Дворцовую крикну, что я те­бя люблю, хочешь?

—Не-е-ет... Не надо...

— Я!!!!! Люблю!!!!!!! Ольгу!!!!! Я люблю...

—Пе... Перестань...

—Я!! Люблю!!!! Ольгу!!!! Малахову!!!

 

Он кричит, на них оборачиваются люди, Ольга плачет и смеется одновременно.

 

—Откуда ты мою фамилию знаешь?

—Откуда-откуда, из паспорта. Когда билет покупал. Я!!!! Люблю!!!..

—Не надо больше! Я не плачу уже!

 

К ним подходит парень. Ольга удивленно смотрит на него, а Алеша видит его не сразу. Это и есть Петя.

 

—Ты любишь Ольгу Малахову. Это уже всему городу из­вестно.

—Петька! Привет. Знакомься.

—Я так понимаю, ты и есть Малахова собственной персоной.

—Здравствуйте.

—Привет. И что ты с ним сделала, что он так орет?

—  Я ничего. Это он сам. То есть это я, наверное, винова­та, но...

—Да это кто бы сомневался.

—Петь, что ты сразу на девушку наехал. У нас тут драма целая была, ты же не знаешь. Тут Оля...

—Я и знать не хочу. Драмы — это не по моей части. Мне бы лучше боевик. А мы что, так и будем стоять тут?

—Нет, пошли.

—Куда?

—Мы просто гуляем.

—Просто гулять невозможно. Гулять надо с целью. Целей бывает три: пиво, водка и опять пиво. Может, пивка зайдем выпьем для начала? Или девушка у нас непьющая?

—Не в том дело, Петь. Оля просто не может сидеть. Ей надо ходить. Понимаешь, она повредила позвоночник...

—Поздравляю. Ты ее скоро на коляске возить будешь? Очень жалостливая история.

—Прекрати. Она с лошади упала.

—Еще лучше. И часто это с ней бывает?

—Слушай, какой ты все-таки хам. Оля, я тебя предупреж­дал. Не обращай внимания. Это он со всеми так.

—А куда мы все-таки идем?

—Какая тебе разница? Не хочешь — не иди. Мы, между
прочим, сегодня с Ольгой в Москву уезжаем. Могли спокойно и без тебя обойтись. Это Оля меня попросила ее с тобой познакомить.

—Даже так? А что она молчит все время? Ты чего мол­чишь? Говорить тоже не можешь?

—Могу.

—Ну так скажи чего-нибудь.

—Извините.

—За что извинить-то?

—Ну что я молчу. Я просто... Я немного стесняюсь.

—А чего стесняться? Все свои. Смотри-ка, Леха, стесни­ тельную нашел. Небось, прикидывается. Не стесняйся, див­чина. Расскажи лучше о себе. Кто ты, откуда, зачем морочишь голову моему простодушному дружку Алексею.

—Я не морочу.

—Слушай, отстань от моей девушки.

—Эко у тебя быстро все. «Моя девушка»... Уже? Ну-ка, отвечай, ты его девушка?

—Ну... я не знаю. Мы вообще-то недавно познакомились...

—Ага. Видал? А то «моя девушка, моя девушка». А она тут же раз — и в кусты. Все они такие. Евино племя.

—Петя, вы меня неправильно поняли. Я просто... мне как- то неловко на такие вопросы отвечать. Вы вот спросили, а я как-то, не знаю, не нашлась, и потом... Вообще, зачем вы
меня конфузите?

—Конфузите... Слова-то какие знает.

—Петь, кончай выпендриваться.

—Я вот чего думаю, голуби вы мои расписные, на ходу-то ведь тоже можно пиво пить, а? Тебе, мамзель, чего купить, раз ты не пьешь?

—Кока-колы.

—А чупа-чупс не нужен? Ты ей памперсы давно менял?

—Да прекрати ты!

—Ладно-ладно, не обижайся, это я так, дурака валяю. Я человек грубый. Давайте, гуляйте, я вас догоню. Тебе-то, Орел, как всегда?

—Как всегда.

 

Петя останавливается у пивной палатки. Оля и Алеша медленно идут дальше.

 

—Слушай, ты не сердись на него. Это он поначалу на всех кидается. Он вообще-то отличный парень.

—Да я вижу. Я не обижаюсь.

—А чего воды в рот набрала? Ты Петьку не бойся, он во­обще-то добрейшее существо.

—А я и не боюсь.

—Ну как-то ты сама на себя не похожа. Молчишь, стесня­ешься, на «вы» его называешь.

—Я просто не привыкла еще.

—Давай привыкай быстрее. А то я его домой отправлю.

—Перестань. Еще не хватало, чтобы ты из-за меня с дру­гом поссорился.

—Я? С Петькой? Да мы ссоримся раз в несколько секунд. А рассориться так и не можем. Так что можешь не волновать­ся. Мы же со второго класса дружим. Не родилась еще такая
баба, из-за которой мы бы поругались.

—А вдруг родилась? Откуда ты знаешь? Может, ей сейчас года три, сидит она себе, мультфильмы смотрит, толстым пальцем ковыряет в своем крошечном носу, может, у нее сей­час ветрянка, и она вся пятнистая от зеленки, в пижаме с покемонами, и букву «эр» не выговаривает, а потом вот вырас­тет, и вы с Петькой из-за нее поссоритесь. И зовут ее к тому
же отвратительно — Кристина, например.

—Ольга! Как же я тебя люблю! Какая же ты прелесть.

—Ну-ну-ну, не горячись.

—А ты меня любишь хоть капельку?

—Самую капельку. Вот столечко. Крошечно так люблю.

—А в Москву поедем?

—До Москвы еще дожить надо. Вон Петя идет. Давай подождем.

 

Они останавливаются.

На набережной стоят несколько человек в старинных кос­тюмах, поджидая туристов. Две девушки в кринолинах курят, болтают и разглядывают Олю с Алешей. Первая: «Главное, не говори ни да, ни нет. Пусть понервничает, ему это полез­но». Вторая (кивая в сторону Ольги): «Как ты думаешь, сили­кон?» К ним подходит парень в костюме военного: «Девки, зажигалка есть?» Одна из девушек достает зажигалку из-за корсажа. Парень прикуривает и тоже смотрит на Ольгу: «Вот это да! Свезло парню». Первая девушка: «Да силикон навер­няка». Вторая (парню): «Мелихов, слюни-то подбери».

Алеша обнимает Олю. Их догоняет Петя с двумя бутылка­ми пива и колой.

 

—Петруччо! Прошу тебя, не будь гадом! Если б ты знал, как я счастлив! Петька, ну хоть раз в жизни, порадуйся ты за друга. Посмотри, какую я девушку отхватил!

—Да вижу уж. Попал ты, братец.

—Ты, подлая свинина, ты что, не рад за меня?!

—Да рад я, рад. Оль, скажи ему, чтоб он от меня отстал.

—Алеша, сейчас же отстань от Пети. Иди играй в свою комнату.

—Точно — мамаша. Тебе сколько годков-то?

—Двадцать.

—А чего это ты Петьке сразу сказала, а мне не говорила?

—Так ты же паспорт мой видел.

—Я же обещал не смотреть возраст, ну и не смотрел.

—Подход знать надо, Леха. Мне любая женщина все что хочешь скажет. Боятся они меня. Чувствуют, что я их породу насквозь вижу. Правильно говорю, Малахова?

—Наверное.

—А тебя, Алексей, они всегда за болвана держать будут.

—Ну и пусть. Ольга, я согласен, держи меня за болвана.
Только держи. А ты, Петух, так и останешься в гордом одино­честве. Будешь приходить к нам с Ольгой старый, страшный, волосы у тебя будут седые расти из носа и из ушей, носки веч­
но драные, очки к дужкам веревкой прикручены, один ботинок коричневый, другой черный. Будешь сидеть у нас на жизнь жаловаться, ворчать и, хлюпая, сжирать целую кастрюлю
супа. А мы будем только переглядываться и жалеть тебя. Олька тебе шарф свяжет. А ты на нем потом повесишься. Но неудачно. Только люстру зря разобьешь. И шейку бедра сло­маешь. Мы к тебе в больницу будем приходить, молодые, бод­рые, с апельсинами и кефиром.

—Хорошенькая картина. Только на самом деле все будет ноборот. Я буду молодой и красивый, с благородной сединой  висков, с молоденькими девками по ресторанам буду шлять­ся, а ты — затурканный, с авоськами, жене — курицу, доче­ри — колготки, внуку — мандарины, а самому выть хочется. Погоди, ты еще ко мне от них будешь бегать футбол смотреть. Так, Малахова?

—Не думаю.

—А что ты думаешь?

—А я думаю, что вы, Петя, действительно, почти всю жизнь холостяком проживете, а под конец вас на себе какая-нибудь стерва женит. И не успеете вы оглянуться, как и квар­тира, и машина, и дача — все уже на нее записано. Будете ва­рить себе сосиски, пока она в парикмахерской сидит.

—Вот спасибо! Я что, произвожу впечатление идиота?

—Понял? Вот так-то тебе! Отбрила!

—Нет, Петя, вы совсем не идиот. Я просто думаю, что женщины намного хитрее, чем вы думаете. Зря вы их дурами считаете.

—Да я и не считаю. Только мы-то все равно умнее.

—С этим я совершенно согласна. Конечно, мужчины и ум­ нее, и лучше женщин.

—Ну слава богу. Ты смотри, а из нее еще может выйти толк.

—Я же говорил!

—Что ты там говорил. Погоди, я вот присмотрюсь еще к ней, если будет человеком, может, и разрешу тебе на ней жениться.

—Я вообще-то не хочу замуж.

—Господи, и замуж не хочет! Леха, это определенный прогресс. Если не врет, конечно. Что-то я еще не видел бабы, которая бы замуж не хотела.

—Нет, я, конечно, выйду когда-нибудь замуж. И на свадьбы я смотреть очень люблю, фата там, платье, хотя мне жени­ ха всегда как-то жалко.

—А мне-то как жалко!

—Но просто, по-моему, с этим можно подождать...

 

Они выходят на Исаакиевскую площадь. Мимо них мед­ленно едет машина с затемненными стеклами и как-то отча­янно сигналит. Они сперва не замечают ее, потом оборачива­ются. Ольга хмурится. Машина, просигналив еще раз, вдруг срывается с места и поворачивает к Неве.

 

—Чего это он?

—Может, не нам?

—А может, он нашу девушку клеит?

—Еще чего.

—Может, это твой знакомый, Малахова?

—Что ты к ней пристал!

—Слушайте, мальчики, а давайте заберемся на Исаакий.Я там ни разу в жизни не была.

—Ты что, знаешь, сколько туда, ползти? Это же для идио­тов туристов!

—Ну и что, оттуда, же весь город видно. Красиво,, навер­ное, ужасно.. Наперегонки, кто быстрее. Спорим, я вас обго­ню?

Она бросается к собору.

—Стой, Ольга, туда же билеты купить надо.

—Давай скорее покупай.

—Вы что, больные оба? Зачем туда лезть? Да еще бегом.

—А вы, Петя, если хотите, подождите нас внизу. Пива еще себе купите. Помечтаете о тихой старости.

—Наглая ты какая.

 

Алеша покупает в кассе билеты.

 

—Ну скорее же! На старт!

—Я не понял, Петька, ты с нами или тут?

—Да ладно. Черт бы вас подрал. Раз вы такие дураки... Чтоб я бабе дал себя обогнать? Да ни за что!

—Три, пожалуйста.

—На старт! Внимание! Марш!

 

Они бросаются в собор, бегут ко входу на лестницу, рас­талкивая туристов. Начинают бегом подниматься. Сначала Олю обгоняет Петя. Потом Алеша. Ольга показывает ему ку­лак. Бежит следом. Потом останавливается на одном из про­летов,, пропускает вперед группу туристов, садится на сту­пеньки, достает мобильный телефон, набирает номер, все время глядя вверх на лестницу. «Папаня! Ты просто сволочь! Мы так не договаривались!.. Я тебя придушу, ты мне чуть все не испортил!.. Так нечестно! Чтоб больше этого не было, по­нял?.. Все, все, бегу. Пока». Она спокойно встает и продол­жает подниматься.

На смотровой площадке Исаакия стоят, пытаясь отды­шаться, Алеша и Петя. Алеша поминутно оглядывается, ища глазами Ольгу.

 

—Ну и с какого перепугу мы сюда лезли?

—Да ладно тебе, Петь, вон глянь, как красиво.

—Романтика. Это финны пусть глядят. А у меня от высоты всегда одно желание — плюнуть вниз.

—Плюнь, Петя, ни в чем себе не отказывай... Ну м как она тебе?

—А кто ж ее знает. Странная какая-то. Толи придуривает­ся. Себе на уме девочка.

—Это она тебя просто стесняется.

—Что-то не похожа она на стеснительную. Морда хитрая.

—Да брось ты, у нее же детское совсем лицо.

—Вот это мне и не нравится. Мало, что ли, тебе Марин­ки?

—Да при чем здесь она! Что ты в каждой девке стерву ви­дишь? В кой-то веки познакомились с умной, хорошенькой, приличной девчонкой, ты ее сразу подозреваешь во всех смертных грехах.

—Не верю я умным. У баб вместо ума пуговицы. Весь их ум — мужикам голову дурить. Дело-то, конечно, твое. Тебе ее приделывать, не мне.

—Иди ты к черту!

—Да ладно тебе. Я же так, для твоей же пользы. А то ты ведь видишь бабу на другой стороне улицы и уже представля­ешь, как вы с ней третьего ребенка назовете. Олух ты, Леха.

—Ольга! Что ты так долго?

 

К ним подходит задыхающаяся Ольга.

 

—Это была плохая идея. Только не ругайте меня. У меня и так поджилки трясутся.

—Что-то ты, мать, медленно.

—Да я там ногу чуть не подвернула.

—Ольга, посмотри, как красиво. Весь город видно. Смот­ри, там Петька живет, а там мы только что шли...

 

Ольга смотрит вниз. Панорама города. Ольга бледнеет, перед глазами ее все кружится, она пошатывается и начинает оседать.

 

—   Ой, мальчики, мне что-то нехорошо...

—Ты что, испугалась?                                            

—Кончай болтать, не видишь, — она сейчас упадет!

—Петя подхватывает падающую навзничь Ольгу, у нее запрокидывается голова, закатываются глаза.

—Голову, голову держи ей! По щекам шлепни!

—Господи, да что это?!

—Да не суетись ты! Сознание она потеряла. Высотобоязнь у нее. Шлепни ее, по роже шлепни! Да что ж ты за пень! Я же не могу, я уроню ее сейчас! Шлепни, чтоб в себя пришла!

—Да не могу я!

—  Идиот! Ольга! Оля! Малахова, эй! Да подержи же ты ее!

Алеша перехватывает Ольгу, Петя шлепает ее по щекам. Она понемногу приходит в себя.

 

—Ох... Извините, пожалуйста... Я что-то... Не знаю, вниз посмотрела, так голова закружилась. Никогда такого не было.

—Ты же говорила, что никогда в обморок не падала.

—  Я, честное слово, в первый раз. Никогда со мной не было, правда. Петя, мне ужасно неудобно перед вами.

—Да не извиняйся ты. Это высотобоязнь, обычное дело. У меня у матери то же самое.

—Интересно, а как же ты на лошади ездишь? Она же то же высоко.

—Да нет, на лошади — это совсем другое. Я же привыкла. А тут — сама не знаю, в чем дело.

—Ладно, пошли вниз. Ты как, Оль?

—Все в порядке, совершенно нормально.

—Ты давай, за меня держись. А ты, Леха, впереди иди, страхуй, а то вдруг она на лестнице сковырнется.

—Да не надо, что я, инвалид, что ли?

—Давай-давай, шагай.

—Может, наоборот лучше? Может, ты со мной пойдешь, а Петька подстрахует?

— Алешенька, ты правда лучше впереди, мне так спокойнее...

Они спускаются вниз, Петя крепко держит Ольгу под руку. Алеша спускается первым, тревожно оглядываясь на Олю. Они выходят из собора на площадь.

 

—Ну, Малахова, ты у нас малохольная. Может, тебя до­мой отвести?       

—Да нет, все уже в порядке. Пошли отсюда.

—Ну какой же дурой надо быть, чтобы при высотобоязни на верхотуру полезть.

—Я же не знала, что у меня высотобоязнь.

—Я тебя, Малахова, возьму на перевоспитание. Будешь у меня по канату лазать, каждое утро бегать десять километров, отжиматься. По крышам скакать. А по субботам пороть тебя
буду. Для поддержания жизненного тонуса.

—Вообще-то вы не первый предлагаете меня пороть. Почему-то многим эта идея нравится.

—Да потому что у тебя вид такой...

—Непоротый.

—Во-во. Ничего, мы еще сделаем из тебя человека. А по­том и замуж выдавать можно.

—Меня ты вполне устраиваешь и без перевоспитания. Тем более Петиного. Может быть, Петина жена и должна ла­зать по канату сутра до позднего вечера, а моей жене это вряд
ли пригодится.

—Я вообще-то и не умею по канату лазать.

—В школе не научили?   '

—Так я же от физкультуры всегда освобождена была. Бо­лела вечно. Я вообще спорт не очень люблю.

—А как же лошади?

—Ну... Лошади — это совсем другое. И давай не будем больше про лошадей.

—Извини.

—Пошли по набережной. Я так люблю вид на Двенадцать коллегий. А вы, Петя?

—Слушай, Малахова, ты не могла бы меня все-таки на ты называть? А то я тебя уже по роже бил, а ты все выкаешь.

—Хорошо.

—Кстати, я, видимо, должен вызвать тебя на дуэль за при­чиненные девушке побои.

—Ни фига себе, я ее в чувство привел, и меня же на дуэль!

—Ну я могу выстрелить в воздух.

—Это пернуть, что ли?

—Петька, ты хам! Ольга, ты-то что смеешься?!

—Ничего, извини. Смешно просто получилось.

—Ты что, любишь солдатский юмор?

—Не раздражайся.

—Я не раздражаюсь. Просто меня удивляет твой вкус. Мне казалось, что ты приличная девушка...

—Эй, я вам не мешаю? А то если вы поскандалить собира­етесь, я пойду лучше,

—Нет, Петя, не уходите... не уходи, пожалуйста. Я не знаю, за что Алеша на меня взъелся.

—Ах, я взъелся?! Может, тогда мне лучше уйти? Может, это я вам мешаю?

—Да что ты, с дуба рухнул, что ли? Уймись, Алексей.

—Иди ты к черту.

—Алеша, ну перестань, правда.

 

Они идут некоторое время молча. У Медного всадника фо­тографируются новобрачные.

 

—Смотрите, свадьба!

—Никогда не понимал, почему все бабы так любят смот­реть на свадьбы.

—Ты что, Петя, это же ужасно смешно. Посмотри, какая на ней шляпа с фатой. Идиотизм. А свидетели! Это же пре­лесть просто. И всем неловко. Как будто они что-то непри­личное делают. А мужики-то, мужики-то как мучаются!

—Конечно. Мысль одна: скорей бы выпить.

—Ага. А им еще к Вечному огню, потом к Спасу-на-Крови, потом к Ростральным колоннам, там они теперь тоже фтографируются, и только потом в ресторан. Нет, я когда
замуж буду выходить, я лучше прямо из загса уеду куда-ни­будь.

—Ты ж говорила, что не хочешь замуж.

—Нуда. Но придется ведь когда-нибудь. А, Леша? При­дется или нет?

—Не знаю.

—Ну хватит тебе дуться из-за ерунды. Ты уже раздумал на мне жениться? И в Москву уже со мной не едешь? И я боль­ше не приличная девушка? Из-за того, что я грубые шутки
люблю? Ну я же не только их люблю. Я еще много чего люб­лю — стихи люблю, звезды люблю:, в театр ходить, путешест­вия люблю, цветы. Ну не сердись, а? Пожалуйста!

—Какие?

—Цветы какие? Розы не люблю. Ромашки люблю, флок­сы, ирисы, пионы, тюльпаны. Даже мимозу люблю. Вот я ка­кая романтичная и приличная. Не сердишься больше?

—Ладно. Стойте здесь, подождите меня, я сейчас вернусь.
Петька, если что — я тебя убью.

—Если что?

 

Алеша на ходу показывает Пете кулак, переходит на дру­гую сторону. Петя и Оля. смотрят ему вслед. Они останавли­ваются на набережной, облокотившись на парапет. Смотрят на воду. Некоторое время молчат.

 

—Как ты думаешь, куда он побежал?

—За цветами, наверное.

—Точно. Романтик, блин.

—Знаешь, мне Алешу вообще-то ужасно жалко.

—Почему?

—Потому что он вряд ли будет счастлив.

—С тобой?

—Да при чем здесь я. Вообще, в жизни.

—А у тебя с ним серьезно или ты ему голову морочишь?

—Ни то, ни другое.

—А в Москву тогда зачем едешь?

—Да я вряд ли поеду. Чего я там не видела. Я от Москвы устаю.

—Но он-то уверен, что ты едешь. Сама же только что го­ворила.

—Я, между прочим, ему деньги за билет отдала. А может, еще и поеду.

—Но зачем?

—Я же тебе говорю, мне его очень жалко.

—И ты из жалости ему морочишь голову. Обычное бабье свинство.

—Нет, ты не прав. Вот смотри, вот почему он так с тобой дружит? Потому что ты сильный, свободный, ты не позволишь себе ни от кого зависеть, сам себе хозяин. Ты и не­счастья, и радости сам себе организуешь, сам же будешь и расхлебывать — не пожалуешься, не растеряешься.

—Интересно, когда это ты успела меня изучить?

—Но это же сразу видно. Ты же вот даже разговариваешь так, грубовато, просто для того, чтобы оградить свое внутрен­нее пространство, чтобы к тебе никто не лез.

—Да я как-то и не думаю об этом. По-моему, ты фантази­руешь.

—Может быть. Но ведь ты тем от Алеши и отличаешься, что не стараешься и не напрягаешься. Ты такой, какой есть. Ты мужчина. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. А он? Мальчишка. Ты ведь тоже его жалеешь. И боишься за него.

—Не то что боюсь, но мне неспокойно.

—Правильно. Вот и я так же. Такие люди, как он, очень нуждаются в любви и поддержке. Они расцветают от этого. Ну как ему такому сказать, что я не влюблена в него? Это же как ребенка расстроить. У меня такое чувство, что я его лет на десять старше. Я не обманываю его. Я просто жду.

—Чего?

—Того, что это пройдет у него. Быстро пройдет. Ты же сам видишь, он на первой встречной готов жениться. Это же детство. Быстро увлекается, быстро остывает. Главное, не оби­деть его, его и без меня много обижать будут. Он же слабый.

—А ты сильная?

—Нет. Сильные женщины — это, по-моему, патология. Женщина должна быть мягкой, а не сильной.

—Знаешь, а ты не такая дура, какой кажешься, извини за прямоту.

—Извиняю. Ты только не пересказывай ему наш разговор.

—Еще не хватает. И не дрянь. Я хоть в женский ум и не ве­рю, но в интуиции вам не откажешь.

—Давай с тобой заключим союз. Вот обычно союзы против кого-то заключают, а мы с тобой заключим союз за. За него.

—Согласен. Вон он бежит, твой Ромео.

—И твой тоже.

 

К ним подходит Алеша с букетом цветов. Наклоняется к Ольге, подставляя ей щеку для поцелуя. Она, смеясь, чмо­кает его, и незаметно подмигивает Пете. Пристраивает цветы в кармашке своего рюкзачка.

 

—Ну ладно, голуби, пойду я, пожалуй.

—Что ты, Петя, не уходи! Пошли с нами! Ну я очень про­шу! Леш, скажи ему, что ты больше не сердишься, пусть Петя с нами!

—Слышь, Петух, желание женщины — закон. Но учти: ес­ли ты еще раз при ней выступишь, я тебя в воду сброшу. Не выношу, когда при женщинах гадости говорят.

—У меня прямо поджилки от страха трясутся. Куда идем-то?

—Пошли на ту сторону.

 

Они идут по мосту Лейтенанта Шмидта, болтая и смеясь. Ольга хватает за руку то Алешу, то Петю. Потом их обоих за шеи. Они поднимают ее, она поджимает ноги, они бегут, неся ее... У сфинксов мальчики опускают Ольгу на землю.

 

—   А мне часто снится, что если подпрыгнуть и сделать та­кие плавающие движения в воздухе, то можно полететь. Я так летаю-плаваю почти каждую ночь, ужасно приятно.

—Значит, ты растешь, Ольга.

—Необязательно. Бывают люди, которым до самой смер­ти полеты снятся. Они же не растут.

—Когда растешь, снится, что падаешь, а не летишь.

—А знаете, на той стороне, возле Эрмитажа, такие горки есть, на них машина когда подскакивает на скорости, аж дух захватывает. А теперь почему-то это кончилось.

—Так их специально сгладили.

—Жалко.

 

Они поворачивают на одну из линий Васильевского остро­ва. Навстречу им идут цыганки с детьми. Дети подбегают к ним, начинают клянчить и ныть, обвешивая их гроздьями.

Цыганка подскакивает к Ольге, хватает ее за руку: «Погадаю тебе, красавица. Муж у тебя богатый будет, потом другой бу­дет, еще богаче...»-Другие две пристают к Пете и Алеше: «Красивые мои, золотые мои, дай детей покормить! Муж бьет! Все отнимает! Дай пять рублей!». Алеша достает из кар­мана мелочь, протягивает цыганкам. Цыганята вешаются на него, Алеша отталкивает одного. Цыганка грозит ему кула­ком: «Ребенка обижать, Бог тебя накажет! Ничего у тебя не будет! Горе будет, плакать будешь!» Петя кричит: «А ну, пошли отсюда! Сейчас милицию позову! Лешка, следи, чтоб телефон не стырили. Ольга! Ну-ка, пошли вон!» Он отрыва­ет от себя цепких цыганят, расталкивает их. Внезапно табор теряет всякий интерес к ним и быстро рассыпается кто куда по подворотням. Ребята стоят растерянные.

 

—Так. Подсчитаем боевые потери. Телефоны на месте?

—На месте.

—Кошельки?

—Господи, у меня рюкзак распорот!

—Давай, проверяй, Малахова. Есть кошелек?

—Нету!

—И у меня. Петька! Они же прямо из кармана вытащили! Черт! Я даже не почувствовал.

—А я вот почувствовал, а толку.

—У тебя тоже?!

—Конечно. Кошелька нет. Только я деньги-то в нем и не ношу. Вот, деньги целы. Зато пропуск ку-ку. На хрена им мой пропуск?

—Блин! Билет, паспорт!.. Ольга, проверь!

—Да у меня все на месте, кроме денег.

—Много денег-то было?

—Да какая разница? Все равно их уже не догонишь.

—Блин, Петя, я же без копейки остался! Хорошо еще би­лет не взяли. Что делать-то?! Ольга, бедная, во мы с тобой влипли!

 

У Алеши расстроенный вид, у Пети — озабоченный. Он роется в карманах, перебирает бумажки, перекладывает их. Ольга смотрит на обоих и вдруг начинает хохотать. Они оба в изумлении глядят на нее. Она хохочет до колик, держится за живот, до слез.

 

—Ты чего?

—Оль, что с тобой?

—Ой, не могу... не могу... вы бы себя видели!.. Господи!.. Это же гениально!.. Это умереть можно!.. Супер!.. Три идиота...

—Ты что? Что гениально-то?

—Да как вы не понимаете?.. Это же с каким артистизмом проделано!.. Мы же даже понять ничего не успели... Олухи, чистые олухи!

—Чему ты радуешься? Нас же ограбили!

—Ну и что? Зато как, как нас ограбили! Как лихо! За две секунды!

—Тебе денег не жалко?

—Да я готова им еще заплатить, чтоб такое представление увидеть! «Муж богатый! Горе будет! Плакать будешь!»

—Малахова, ты меня поражаешь. Любая баба на твоем бы месте рыдала.

—Да что тут рыдать? Мы же все равно их уже никогда не увидим! А деньги не проблема.

—У кого как.

—Вообще-то ты права. Плевать на деньги. Петька, ты у нас сегодня будешь работать денежным мешком. Пошли пива купим.

—И мне.

—Ты же не пьешь!

—Ради такого приключения не грех и выпить.

—Оль, может не надо?

—Петь, скажи ему, что я уже большая.

—Вон магазин. Всех угощаю.

—Нет, ну какие жулики! Я в полном восторге.

—Я все-таки не понимаю, от чего тут быть в восторге.

—Леша, они же настоящие артисты.

—Тебе какое покупать?

—Да любое. Мне все равно.

—Малахова, ты — молодец. Я сейчас за тебя выпью.

—Ого! Такого я еще от Петюни не слышал! Ольга, бере­гись

—Ты сам поберегись. По сторонам смотри, а то под маши­ну попадешь. Оль, пригляди за ним.

 

Петя заходит в магазин, Ольга с Алешей ждут его снаружи. Алеша стоит на проезжей части и действительно только в последний момент замечает едущую машину и вскакивает на тротуар. Откуда-то сверху раздается «ой». Он поднимает голову и видит, что на строительных лесах сидят две малярши. Одна из них крутит ему пальцем у виска, доедая батон. Вторая задумчиво смотрит вниз на машины: «Я вот часто думаю: а что если бы Пушкин сейчас вдруг ожил бы, вот как бы он на все это отреагировал? Например, как бы я ему объяснила прин­цип работы автомобиля?» Вторая: «А что тут объяснять? Бен­зин, ток, провода, и все дела». Первая: «Это нам понятно, что бензин-ток-провода. А он-то никогда такого не видел». Вто­рая: «Да он бы понял. Не глупее нас с тобой был». Первая: «Я сама-то не очень понимаю...» Она разворачивает шоколад­ку, комкает из фольги шарик и бросает его вниз. Прямо под ноги идущим Ольге и Алеше. Алеша отфутболивает шарик.

Алеша обнимает Ольгу.

 

—Ты меня еще любишь?

—Ненавижу.

—Я серьезно.

—Слушай, какое классное у нас приключение!

—Тебе Петька нравится?

—Очень. Он замечательный.

—А я?

—Ты тоже.

—А все-таки без него лучше было. Может, слиняем быстро?

—Ты что, он же обидится!

—Он все поймет.

—Нет, Леша, так нехорошо. Я так не могу.

—   Ну ладно, ладно. Это я так сказал. А то мне кажется, что ты уже только с ним разговариваешь.

—Ты ревнуешь?

—А хоть бы и так.

—Ну и очень глупо. Я, между прочим, для тебя старалась с твоим другом подружиться.

—Правда для меня?

—Конечно, правда.

 

Из магазина выходит Петя с пивом. Он внимательно смот­рит на обоих и усмехается Ольге. Он понял.

В этот момент у Ольги звонит мобильный телефон. Она судорожно ищет его в рюкзаке, отвечает: «Да... Нет... Да тут целая история... Потом... Как договаривались. Пока... Я, мо­жет, позвоню перед этим».

 

—Слушай, а кто тебе все время названивает?

—Да так. Разные люди. Сейчас подруга звонила.

—Так позвала бы подругу с нами.

—Да она болеет. Лежит с гриппом, ей скучно, вот она и звонит. Эй, а пива-то дайте. Вон скамейка, пошли, сядем.

—Тебе же нельзя сидеть!

—   Точно. А я забыла. Тогда пошли.

— Куда?

—В сторону Тучкова. Чтоб Васильевский остров поскорее пройти. Я не люблю Васильевский.

—Почему?

—Не знаю. Мне кажется, тут некрасиво.

—Любимая, ты неправа. Смотри, вон какой роскошный дом.

—Ничего. Но мне все равно не нравится. Неуютно. Не улицы, а трубы какие-то. Здесь осенью от ветра аж в ушах свистит. Кстати, а вы свистеть умеете?

—В смысле?

—Ну в смысле двумя пальцами. Я умею. — Она оглуши­тельно свистит. — Два месяца училась. Всю квартиру слюнями забрызгала.

—Зачем?

—Да просто так. Я себе представила однажды, что ушла из дома и стала беспризорницей. Долго скиталась, попрошайни­чала, жила на чердаках. Потом, конечно, я в банду попала. Начала воровать. А поскольку мы воровали целой компанией, предводителем которой был мой любовник, вор и алкоголик по прозвищу Чапай, то иногда мне приходилось стоять на шухере. А для того, чтобы стоять на шухере, надо уметь свистеть. Вот я и стала учиться. И научилась.

—Я не понял: это на самом деле было?

—Да нет же, Петя, я же сказала, я все это себе вообра­зила. Ты что, она мне до твоего прихода рассказывала, как она Биллом Клинтоном была. Это вообще что-то особенное.

 

Петя хохочет.

 

—Я все время фантазирую. Самое интересное занятие на свете.

—Оль, может, тебе писателем стать? Я же на секунду на самом деле поверил в этого Чапая. А что, будешь детективы штамповать, кучу денег заработаешь.

—Да я уже думала, Петя, но мне как-то лень. А деньги у меня и так есть.

—Так ты у меня богатая невеста?

—Не бедствую. Я наследство получила от деда. То есть не получила еще, но вот-вот получу. Там не очень много, но на жизнь хватит.

—А дед был кто?

—Скульптор. Лениных лепил по всему миру. А с матерью он поссорился, еще когда она в первый раз замуж вышла. За его студента из Мозамбика. Так что у меня старший брат
негр. А дед ей не простил, даже когда она развелась и вышла за моего отца. Так до самой смерти с ней и не разговаривал. И все завещал мне. И дачу, и квартиру, антиквариат всякий.
Просто еще полгода не прошло, а как пройдет, я квартиру продам, и будут деньги.

—А зачем ее продавать? Лучше мы с тобой в ней жить бу­дем, когда поженимся. Приданое твое будет.

—Хорошо ты, Леха, устроился. У девушки приданое, а у тебя что?

—А я машину куплю. На квартиру мне бы долго пришлось копить. Снимали бы годами. А так можно хоть завтра съез­жаться.

—Не получится.

—Почему? Там живет кто-то?

—Не-а. И вряд ли будет. Я это наследство с дедом только что придумала.

—Как это?

—Так.

 

Оба оторопело смотрят на нее. Потом смеются. Она с не­винным видом улыбается.

 

—А ты уже губу раскатал.

—Не то слово. Я уже мебель расставлял мысленно.

—Малахова, ты — гений. Твое здоровье.

—Мерси.

—Послушай, Оля, так это значит, ты мне будешь врать, а я буду верить, как дурак?

—Но я же сразу сказала, что выдумала все это. И потом, я не вру, а фантазирую. И честно в этом признаюсь. Я тебе го­ворила: я честная девушка.

—Ты уникум, Малахова. Все бабы врут, но никогда не признаются. Выйдешь замуж за Алексея, бери меня в любов­ники. Будешь мне сказки рассказывать. Мне понравилось.

—Интересное кино. В какие это любовники?

—Вы же все равно разведетесь, дети мои. А я буду рядом, неподалеку.

—Почему это мы разведемся?

—Ты сначала женись, орел.

—Петь, мне не нравятся эти шутки.

—Мальчики, не ругайтесь.

—Да ты не обращай внимания, на него иногда находит. Он же у нас натура романтическая, а значит, нервная. То ли дело я. У меня нервов вообще нет.

—Потому что ты тупой.

—Спасибо, друг. Но в принципе я согласен с предыдущим оратором. Я малость туповат.

—Да? А я не заметила. По-моему, Петя умный.

—Я мужчина проницательный, но, несмотря на это, жиз­нелюбивый. Интеллект, я считаю, омрачил бы мою картину мира. Вот глянь на Алексея. Как говорила бабушка моего друга Орлова, умная голова, да дураку досталась.

—Оль, не слушай его, он врет. Петя мрачный человек с тяжелым характером. И хам к тому же.

—Заметь, дорогая, что в данный момент хамит кто-то другой.

—Слушайте, ну прекратите же вы наконец препираться!

—Все-все, молчу. Я — само добродушие. Практически яг­ненок. Или котенок. Как, Малахова, ты считаешь, похож я на котенка?

—Не очень.

—Жаль. Я так надеялся на твою интуицию. Поверишь ли, внутренне чувствую себя порой совершеннейшим котенком. Окружающие просто не замечают этого. Грубые люди.

—Петь, можно тебя на секунду?

—Что?

—Ольга, постой тут. Мне надо пару слов Пете сказать.

—Алешенька, милый, ну что за глупости?
— Постой тут. Мне буквально пару слов.

—Вы что, ругаться будете?

—Нет-нет. Одну секунду. Петя, пойди сюда.

 

Они отходят на пару метров от Ольги. Ольга останавлива­ется на набережной, поворачивается к ним спиной, смотрит на воду.

 

—Ну?

—Я не понимаю, что происходит.

—Тут и понимать нечего. Все ясно.

—Ясно, что ты у меня девушку отбить пытаешься.

—Именно так.

—И ты так спокойно это признаешь?

—А чего мне нервничать.

—Петь, ты в своем уме?

—Леша, чего ты от меня хочешь?

—Я хочу, чтобы ты немедленно ушел.

—И не подумаю.

—Знаешь, а я ведь привык считать тебя своим лучшим другом.

—А так и есть. Я твой лучший друг. А ты мой.

—Как же тогда ты можешь так себя вести?       .

—Как «так»? Я себя веду как всегда.

—По-моему, это просто подлость.

—Леш, а Леш, ты хочешь отношения выяснять? Так это без меня. Я это занятие ненавижу. По-моему, нам с тобой вы­яснять нечего. Вот стоит девушка. Она нам обоим нравится. Ну и отлично. Пусть сама выберет. Чего нам выяснять-то? Успокойся.

—Послушай. Ладно, без всяких там драм и визга. Ты сам-то как считаешь, порядочно это или нет? Я знакомлюсь с де­вушкой, начинаю за ней ухаживать, целуюсь, блин, с ней, и
тут появляешься ты. Весь в белом. И девушку у меня уво­дишь. И при этом утверждаешь, что ты мой лучший друг. А? Как это? Нет, ты скажи мне, серьезно.

—Серьезно? Ну серьезно так серьезно... Мне эта баба не просто нравится. Это моя баба. Как специально для меня. Те­бе другая нужна, балда. Тебе нужна тихая, нежная курица,
чтоб тебе в рот смотрела, чтоб ты мог капризничать, жела­тельно сильно младше тебя. А эта лошадка с норовом, не те­бе ее объезжать, не с твоим характером.

—С твоим, значит.

—Ну, в общем, да. И она это понимает. И я это понимаю. И, самое главное, ты это понимаешь. Послушай меня, Леша, если б ты не был моим другом, я бы ее давно уже увел. А те­бя бы домой отправил. Но, поскольку ты мой друг, я тебе го­ворю честно, как мужик мужику: оставь ты ее. Оставь мне. Ты еще двести раз влюбишься, разлюбишься, с одной, с другой, наиграешься в эти игры до седых волос. Поверь мне, я тебя хорошо знаю.                         

—Ты, значит, обо мне заботишься. Спасибо тебе, Петя, низкий тебе поклон!.. Я уж, позволь, как-нибудь сам буду ре­шать, какая мне нужна, какая не нужна.

—Нет так нет. И все. И закончим на этом. Пожалуйста, петушись, выступай, ухаживай, - я тебе не мешаю. И ты мне не мешаешь. Пусть девочка решает. Все по-честному.

—Какая же ты скотина.

—Ну-ну-ну. Только давай без ругани. Мы взрослые люди и старые друзья. Пошли лучше. Чего она там одна стоит.

—Я с тобой не могу идти.

—Да кончай ты. Потолкались и хватит. Не дури.

—Ладно, Петр, мы еще посмотрим.

—Посмотрим, посмотрим, это ты не сомневайся. Эй, Ольга! Загрустила тут без кавалеров?

 

Они подходят к Ольге.

—Нет. Исполняла свою давнишнюю мечту.

—Это какую?

—Хулиганскую. Кинула бутылку в воду. Вон она плывет. А вы? Выяснили уже отношения?

—Выяснили. Ольга, я хочу тебя спросить...

—Подожди, Алеша, я тоже хочу тебя спросить. Смотри, что на той стороне делается.

—А-а. Так это «Зенит» сегодня играет.

—Вот именно. Я боюсь туда идти. Нас там .побьют.

—Пошли по другому мосту.

—Никто нас не побьет. Наши фанаты мирная публика. Это тебе не «Спартак».

—А который час?

—Без пяти четыре, а что? Ты торопишься куда-то?

—Да нет. Еще куча времени. У нас же в двенадцать поезд?

—Так ты поедешь?

—А я разве отказывалась?

—Тогда пошли.

—А точно не побьют?

—Вообще-то, Петька прав. Они иногда между собой вал­тузятся, а посторонних не трогают. Ты была когда-нибудь на футболе?

—Нет.

—Обязательно пойдем. Это совсем не то, что по телевизору.

—А что ты хотел спросить?

—Да так. Ничего.

—А я и так знаю. Хочешь, я тебе отвечу на твой вопрос, а ты скажешь, угадала я или нет?

—Ну давай.

—Только пусть Петька отвернется. Я тебе на ухо скажу.

—Между прочим, больше двух — говорят вслух.

—А я тебе, Петь, потом тоже кое-чего скажу. Сначала Алеше.

 

Она шепчет что-то на ухо Алеше и переспрашивает: «Да? Угадала?» Алеша, довольно ухмыляясь, кивает и чмокает ее в макушку. «Теперь я Пете пару слов скажу», — говорит Оль­га, и та же сцена повторяется с Петей. С той только разницей, что Петя с самого начала улыбается, а пока она ему шепчет, уже просто смеется. Алеша снова слегка мрачнеет, но Ольга корчит ему рожу и подмигивает.

 

—   Ну вот. И прекратите дуться. Все отлично. Пошли.

Они идут по мосту.

Над мостом завис вертолет ГИБДД. Внутри вертолета в наушниках радиожурналистка говорит в микрофон: «Кроме того, пробка на Тучковом мосту в обе стороны...» На мосту гудит автомобильная пробка. В одной из машин мужчина слу­шает радио, в котором звучат слова журналистки из вертоле­та. Мужчина: «Да, блин, знаю я, что пробка! Не слепой». Он в ярости стучит кулаком по своему приемнику...

 

—А все-таки немного страшно, когда столько народу. Вот был бы ты, Алешка, фанатом, мне бы тоже, наверное, приш­лось с тобой ходить на футбол. Я бы тебя в жизни одного не
отпустила.

—Что я, маленький, что ли?

—Да просто я бы с ума сошла, нервничая дома, как ты там. Мне бы все время казалось, что тебя избили или арестовали. Уж лучше бы я при этом была. Я бы тебя защитила.

—Я у тебя, по-моему, вызываю материнские чувства.

—Ты и у меня отцовские вызываешь.

—Помолчи, Петь, я не с тобой разговариваю.

—Фу, свинство какое. Если вы сейчас же не перестанете ругаться, я просто повернусь и уйду. Алеша, я же тебе все сказала. Имей совесть, прекрати задираться. Петь, не оби­жайся на него.

—Я и не обижаюсь.

—Ладно, Петух, извини. Это я так. Но защищать меня не надо.

—А на самом деле, вот бы было здорово, чтобы ты попал бы в беду какую-нибудь, а я бы тебя спасла. Или, например, тебя бы парализовало, а я бы за тобой ухаживала, и ни разу
бы не рассердилась на капризы, кормила бы тебя с ложки, мыла бы, читала бы тебе на ночь газету «Спорт-Экспресс», и ты бы тогда понял, какая я преданная и хорошая девушка.

—Нет уж, пусть меня не парализует. А лучше, наоборот, ты бы тонула, а я бы тебя спас.

—Я плаваю хорошо.

—Обидно. Тогда пусть тебя похитят чеченцы, а я тебя ос­вобожу без всякого ФСБ.

—Это я категорически против. Если меня похитят, то обя­зательно изнасилуют. И тогда мне придется покончить собой, чтобы не выдержать такого позора, оставив тебе записку
«Любимый, прости». Это в мои планы не входит.

—Согласен. Предложение признано неудачным. Думаем дальше.

—А чего тут думать. Я вам сразу могу сказать, что кончится все тем, что вы оба будете сидеть в сумасшедшем доме, а мне придется носить вам пюре и брать погулять на выходные.

 

Все трое смеются. Они сходят с Тучкова моста и попадают в самую гущу толпы возле стадиона. Кругом крики, туча ми­лиции, ОМОН, свистки, девушки торгуют футбольными флажками и шапками, из динамиков несется музыка. Фанаты скандируют: «Зенит», «Зенит». Петя кричит: «Раз, два, три...», толпа кругом подхватывает «...Зенитушка, дави! Раз, два, три! Зенитушка, дави!..» Петя опять орет: «Лучше клуба нам не надо...», толпа снова подхватывает «...чем «Зенит» из Ленинграда!» Фанаты одобрительно свистят, гогочут. Вдруг Петя хватает Ольгу и сажает к себе на плечо, продолжая двигаться сквозь толпу. Ольга визжит, смеется, смотрит вниз на Алешу, протягивает к нему руки. Петя орет: «Вперед, за Питер!» Алеша стягивает Ольгу с Пети, Петя смеется, Ольга тоже, она прыгает к Алеше на закорки, обнимает его за шею. Они проходят сквозь гудящую бело-голубую толпу и сворачи­вают на одну из улочек Петроградской. Ольга спрыгивает на землю и идет, обнявшись с Алешей. Петя, глядя на нее, кача­ет головой. Она показывает ему язык, Петя смеется. Навстречу им то и дело попадаются группы болельщиков, спешащих на матч, милицейские машины, легковушки с зенитовскими флагами.

 

—Я же говорил, не страшно.

—Это не ты говорил, а Петя.

—Ну Петя.

—Справедливость торжествует.

—А довольно-таки весело, я даже не ожидала.

—Футбол — самая духоподъемная вещь на свете.

—А ты, Петь, болельщик?

—Ты что, Петух вообще сумасшедший.

—А почему же ты не на матче?

—А я не за «Зенит» болею.

—А за кого?

—Это я тебе потом на ушко скажу. А то тут убить могут.

—Значит, за «Спартак». Раз могут убить.

—Тебе, Малахова, в прокуратуре бы работать. Следова­телем.

—Нуда. У меня просто друг за «Спартак» болеет. Мне, кстати, очень нравится Егор Титов. Правда, это единственный футболист, которого я различаю.

—Титуля ничего. Нервный, вроде Алексея. Но звезда моего сердца — Ковтун. Это просто мой брат. Хотя он об этом не знает.

—А что это еще за друг?

—Просто друг. Я вас с ним обязательно познакомлю. За­мечательный человек. Нет, обязательно надо будет сходить на футбол.

—Ты же говорила, у тебя друг конь.

—Малахова, цээсковских вокруг тебя мы не потерпим.

—Да нет, Петь, она про настоящую лошадь говорила.

—Я же тебя просила, больше со мной про лошадей не го­ворить. Неужели так трудно?

—Прости, забыл. А все-таки, что это за друг?

—Отстань. Сказала же, познакомлю.

—Я, может, не хочу с ним знакомиться.

—Леха, кончай дерзить. Девушка желает познакомить нас с другом, высокая, можно сказать, степень доверия. А ты во­нять начинаешь.

—С каких это пор ты рад новым знакомствам?

—С тех пор, как у меня хорошее настроение. Чего и тебе желаю.

—А с чего это у тебя хорошее настроение? У тебя, может, счастье какое, Петюня, а я и не знаю?

—Может, и счастье.

—Стой! Что она тебе сказала?

—Алеша, прекрати, пожалуйста!

—Что она тебе сказала?!

—Я же тебя не спрашиваю, что она тебе говорила.

—Тебя это не касается. Она мне говорила, что она меня любит. Меня, понимаешь?!

—Алеша!!!

—Ты говорила это? Говорила?! А ему что, то же самое, да?

—Нет же, Алексей, перестань!

—Что она тебе сказала?

—Не твое дело. Уймись, горячий эстонский парень.

—Ты специально нарываешься?!

—По-моему, это ты нарываешься.

—Прекратите оба!

 

Алеша бьет Петю. Петя уклоняется, перехватывает его руку. Алеша пытается вырваться, задевает Петю ногой. Петя свирепеет, отшвыривает его. Алеша снова подскакивает с ку­лаками, Петя размахивается, чтобы ударить, но на нем пови­сает Ольга. Он отпихивает, ее, видя, что Алеша ничего не соображает и может случайно ее задеть. Алеша вцепляется в него, Петя снова стряхивает его с себя, Ольга снова встре­вает между ними. Она начинает визжать. Невдалеке слышит­ся вой сирены, что на секунду останавливает обоих дерущих­ся. Ольга немедленно встает между ними.

 

(Весь последующий диалог идет через паузы)

—Стойте! Сейчас обоих заберут! Прекратите сейчас же!

—Я его сейчас...

—Не смей! И ты тоже! Идиоты! Я вам все объясню, только перестаньте!

—Отойди!

—Пожалуйста, ну пожалуйста! Послушайте же меня, дура­ки чертовы. Успокойтесь. Это я во всем виновата. Я все потом объясню. Честное слово! Только успокойтесь. Петя, Алеша!
Ну зачем вы все портите? Ну так все хорошо было же, а?

—Все-все. Ладно. Погорячились и будет, Алексей. Извини.

—И не подумаю.

—А я и не перед тобой извиняюсь, а перед Ольгой.

—Я тебе еще врежу.

—Алеша, ну перестань же! Ну что за детский сад! Ты же сам говорил, что вы никогда не поссоритесь, тем более из-за бабы. Ну что это такое? Идиотская какая-то ревность.

—Ревность и бабы тут ни при чем. Мне его хамство во где сидит.

—Ты сам к нему задирался. Помиритесь сейчас же! Пошли.

—Куда?

—Куда надо. Я все потом объясню. Вы оба абсолютные дураки. Пошли.

—А что ты объяснишь-то, Оль?

—Все. Алеша, ты идешь или нет?

 — Я никуда не пойду, пока ты не скажешь, с кем ты, с ним или со мной?

—С королевичем Елисеем.

—Чего?

—Ничего.

—Перестань дурить меня. И его, кстати, тоже.

—Не перестану.

—Так. Ты мне говорила, что меня любишь? Говорила или нет?

—Говорила.

—А ему ты что говорила?

—Да чтоб он тебя не обижал, дурак. Господи! Чтоб он вел себя как старший, как мужик. Он так и вел себя. А ты как соп­ливый мальчишка.

—Правда что ли? Она это говорила?

—Она же тебе сказала.

—А почему ты мне сразу не сказал?

—Да потому что я секреты чужие не выдаю. Да и потом, ты все равно бы завелся.

—Блин.

—Вот тебе и блин.

—Оль, ты сердишься?

—Иди к черту. Я с тобой разговаривать не хочу.

—А с Петей хочешь, конечно?

—Конечно. Петя мужик.

—Оль, а Оль? Ну я правда идиот.

—Спорить трудно.

—Петух, извини меня.

—Да ладно. Говно вопрос. Я же тебе говорил, уймись.

—Ты мне еще кое-что говорил.

—Тебе. А не ей. Помолчи немного. Приди в себя. Так что ты нам хотела объяснить?

—Ничего. Ну так, одну вещь. То есть я еще не придумала. Но мне же надо было как-то вас остановить.

 

Некоторое время они идут молча, украдкой поглядывая друг на друга. Ольга первая начинает улыбаться.

 

—А вообще-то здорово получилось. Мне понравилось. Хорошо, когда из-за меня дерутся.

—Все-таки ты засранка, как все бабы.

—А все мужики идиоты.

—Ну, все не все, а мы двое точно.

—Согласен.

—Только одно мне не понравилось: в кино всегда красиводерутся, а вы некрасиво. Красные оба, нелепые. Но в целом я вами горжусь. Особенно собой. Вот я какая роковая.

—Ты много-то о себе не воображай.

—Хочу и воображаю. Все отлично складывается.

—Что все?

—Все. Жизнь отлично складывается. У меня просто не жизнь, а приключенческий роман какой-то. Я всегда так и хо­тела. Слушайте, вы, рыцари бедные! Слушайте меня, я вам
сейчас объявлю свою волю!

—Совсем ты, Малахова, обнаглела.

—Не перебивай!

 

В этот момент у нее опять звонит телефон. Она отвечает с разными интонациями, сияя и ухмыляясь: «Да... Да... Да...»

 

—Да кто тебе названивает-то?

—Какая разница! Хочешь, мне никто больше не позвонит? Хочешь, друг мой Алеша?

 

Она размахивается и швыряет мобильный телефон в воду. Потом поворачивается к ним обоим и идет перед ними, пя­тясь, и балансируя, как будто на канате, кружась и пританцо­вывая на цыпочках, кокетничая, улыбаясь, играя.

 

—Ты что?

—А вот то. Надоел он мне. Так вот! Слушайте меня! Послу­шай меня сначала ты, Алеша. Ты милый, чудесный, обаятель­ный. Ты поэт, и не важно, пишешь ли ты стихи, хотя я подозре­ваю, что не без этого, но даже и без этого ты все равно поэт,и лапушка, и я так страшно рада, что с тобой сегодня познако­милась, это просто удача, а я вообще удачливая. Ты нежный Пьеро, и это страшная редкость, потому что в мире очень мало нежности, это ужасно. Надо иметь много мужества, храбрости, чтобы быть таким, как ты. Я всегда считала, что поэты — самые
храбрые люди на свете. Поверь мне, мой поэт, тебе незачем ссориться со своим другом Петром, нету тебя поводов для это­го никаких, совершенно никаких, поверь мне, даю тебе честное слово. Потому что вы с Петром товарищи, настоящие друзья, по счастью и по несчастью, и тебе абсолютно нечего с ним делить!

—  Но...

—   Тихо! Не перебивайте! Теперь ты, Петр, драгоценный мой вассал! Позволь называть тебя так, и не возражай, и не говори, что я наглею, потому что я не наглею, а просто чуточ­ку, самую малость горжусь, что такой строгий, искренний и сильный человек, как ты, уделил мне толику внимания. И любая девушка на моем месте гордилась бы, потому что ты
свое внимание направо и налево не разбрасываешь. У тебя настоящий мужской характер, ты добрый и серьезный, да-да, хотя ты все время шутишь, но ты к жизни относишься серьез­но, и ты прав, потому что выигрывает только тот, кто отно­сится ко всякой игре всерьез. И ты обязательно выиграешь, я тебе это обещаю. Мальчики! Суслики мои героические! Ос­
лики мои боевые! Я так, блин, счастлива! Я самая счастливая девушка Петербурга. И поэтому мы сейчас придем в одно за­мечательное место и отметим наше знакомство по полной
программе. На мост шагом марш! За мной! Вперед!

 

Она скачет на мост впереди них, цокая, будто на лошади, они идут за ней, несколько обалдев.

 

—Ты чего-нибудь понял?

—Ни фига. Я одно понял: она нам обоим дурит голову. Прелесть что за девка. По-моему, она не собирается отказы­ваться ни от одного из нас.

—Но ты слышал, что она мне говорила?

—Да слышал, слышал. Она же все время говорит. Бала­болка.

—Я же тебе говорил, что она потрясающая.

—Да, Леха, откопал ты подарочек. Эй! Малахова! Ты куда нас ведешь?

—В светлое будущее! Быстрее! Опаздываем уже!

—Куда опаздываем?

—Все узнаешь, добрый молодец. Ну быстрее же.

 

Они идут по набережной Выборгской стороны. Ольга почти бежит, то и дело подгоняя их. Наконец, они подходят к боулинг-клубу «Акватория», заходят внутрь.

Петя несколько растерянно ворчит: «Ты куда нас привела, коза?» Она не слушает его, выглядывает кого-то. Наконец за столиком у одной из дорожек видит мужчину лет тридцати пя­ти, дорого и хорошо одетого, машет ему рукой, он видит ее, встает, улыбаясь, она бегом бросается к нему и с криком «Папаня! Я выиграла!» повисает у него на шее, по-детски обхватив его ногами. Он смеется, целует ее, она хватает его за уши, трясет его голову, все время повторяя: «Выиграла, выиграла, папаня попал!» Ребята стоят чуть поодаль, глядя на всю эту сцену. Наконец она соскакивает на пол, подбегает к ним, берет их за руки и тащит к этому мужику.

О л ь г а. Знакомься, папаня, это мои свидетели. Это Але­ша. Это Петя. Мальчики, это Сева, мой жених. В просторе­чии — папаня.

Сева. Очень приятно. Всеволод. Ты им рассказала, мар­тышка?

О л ь г а. Не успела еще. Сам расскажи. Ты дорожку взял?

Сева. Шестая. Можешь начинать.

Ольга. Не. Мне передохнуть надо. Ноги гудят. Закажи-ка нам, папаня, выпивку. Мы несколько часов ходили, как идиоты.

Она бухается в кресло, блаженно, вытягивает ноги. Алеша и Петя с мрачным напряжением смотрят то на нее, то на Севу. Ольга хохочет.

А л е ш а. Тебе же нельзя сидеть.

О л ь г а. Уже можно.

П е т я. Может, ты объяснишь все-таки?

А л е ш а.А позвоночник?

С е в а. А что позвоночник?

А л е ш а. Ей же нельзя, она же упала.

С е в а. Мартышка, ты упала?

 А л е ш  а. Да нет. С лошади.

С е в а. С лошади? Да она отродясь живой лошади не видела!

О л ь г а. А вот и видела! Сегодня видела. Мальчиком зо­вут. На Дворцовой.

П е т я. Так. Пошли, отсюда.

Ольга. Стойте!: Мы вам все сейчас объясним! Севка, ну давай же. И выпить скорее давай. Мне и им. Это мои лучшие друзья.

С е в а. Погодите. Вы мне скажите, парни, вы с ней гуляли?

А л е ш а. Целый день.

Сева. Она садилась? Заходила куда-нибудь?

А л е ш а. Ни разу.

С е в а. А когда и где вы познакомились?

А л е ш а. Сегодня. На Невском.

Сева. Все. Ты выиграла.

П е т я. Это что, допрос? Чего ты ему отвечаешь? Пошли.

Ольга. Нет, Петька! Вы не можете уйти! Ты что!

С е в а. Значит так. Я вам все объясню. Мы с ней поспори­ли. Нет, не так, так вы не поймете. В общем, мужики, у нас через неделю свадьба. Эта дуреха хочет сразу из загса уехать. Я в принципе не против. Но я хочу, чтоб мы в деревню поеха­ли. У меня дом в Новгородской офигительный. А эта требует, чтоб я ее вез в Европу. Я ей говорю: по Европе гулять надо, ходить, смотреть. Она же двух шагов сделать не может, ленится. Без машины даже за угол не повернет. Разбаловал я ее донельзя. Ну вот. Или в ванной валяется, или на диване, или в ресторан. Какая уж тут Европа. Ну и я сдуру поспорил с ней. Зная ее нечеловеческую лень, я говорю: приведешь двух свидетелей, не друзей, не подруг, совершенно посторон­них людей, которые честно мне подтвердят, что ты, не присев, ходила по городу хотя бы два часа, — она же даже родной го­род только из окна машины видит, — приведешь, ладно, так и быть. Повезу тебя в Рим, в Париж, куда хочешь. Ну вот. Она выиграла. Упрямая, как осел. И своевольная.

Ольга. Раскудахтался.

А л е щ а. А это вы ей все время звонили?

Сева. Чего ты мне выкаешь? Конечно, я. Я вас потом из машины видел. Сигналил ей. Мол, высоко сижу, далеко гля­жу. Чего пить-то будем? Тебе чего, Петр?

П е т я. Стрихнину, пожалуйста. Малахова, у меня нет слов.

О л ь г а. Здорово я вас, правда? Я же тебе сказала, что ты выиграешь. Все бабы врут. Как ты и говорил. Только я вам ведь все время подсказывала.

А л е ш а. Оля, это подлость. То, что ты сделала.

О л ь г а. Не подлость, а розыгрыш. Ну не дуйся же, прав­да, все же отлично получилось. Я так ужасно рада! Вы оба та­кие замечательные! Папаня, это потрясающие люди, я их обоих обожаю, они лучшие в мире!

Петя. Одного не понимаю: чего ты сразу-то не сказала, в чем дело?

О л ь г а. Ну да, так бы вы и пошли три часа болтаться с незнакомой девушкой ради спора с ее женихом. Ни за что бы не пошли.

С е в а. Вы в боулинг играете? Я же дорожку взял. А потом •ужинать закатимся. Куда хотите. Я же сегодня проигравший.

П е т я. Ты даже себе не можешь представить, Сева, до ка­кой степени ты проигравший.

С е в а. Не понял.

П е т я. Я бы тебе объяснил. Только поздно уже.

Алеша. Ольга, как же ты могла? Как же можно так с людьми? Это же... это же... я даже не знаю, как назвать! Ка­кая же ты дрянь! Сева, вы же не знаете, она мне такое гово­рила, она же...

П е т я. Алексей, блин, ты заткнешься или нет? Ты не по­нял, что ли?

А л е ш а. Подожди! А как же Москва? Она же в Москву со мной собиралась! Ольга! Ты все, все врала? Да? Я не по­нимаю. Зачем? За что?

О л ь га. Ой, точно, я и забыла. Вот билет. Петька, хочешь с Алешей сегодня в Москву поехать? Вот, дарю тебе билет. А может, ну его, Алеша, ну перестань ты, давай ты не пое­дешь никуда, давайте лучше на всю ночь загудим, а? Папаня, ты обязан нам праздник устроить!

П е т я.  Он уже устроил.

С е в а. Ребят, я чего-то не понимаю. Вы что, обиделись на нее? На нее же нельзя обижаться, ей же примерно пять лет. Она же как маленькая, если ей чего в голову взбрело, она в эту выдумку верит, хоть кол на голове теши. Мартышка, вот твой джин-тоник. Ребята, бросьте бы, давайте лучше выпьем, вы мне очень, нравитесь, отличные парни, поиграем сейчас, потом рванем куда-нибудь...

О л ь г а. Папаня,, ты зайчик. Мальчики, а ну-ка бросайте дуться. Алешенька, ну пожалуйста, ну не сердись,, это же просто шутка. Зато я выиграла. Я, честное слово,, ужасно ра­да, что мы познакомились. Петь, ну скажи ему, чего он злит­ся. Все же хорошо! Пошли играть. Я за ботинками.

Она встает, идет к стойке, переодевает ботинки,, скачет к дорожке, машет им рукой. Берется за шар. Сева,  улыбаясь, смотрит на нее. Потом оборачивается к ребятам.

С е в а. Эй, чего нос повесил, Алексей! Надула она тебя? Да не расстраивайся ты, ей-Богу. Она же дурочка у меня. Глу­пенькая. Не понимает ничего. Ей все кажется, кругом игруш­ки. Я же чего женюсь-то — чтоб уберечь ее. Она же со своей наивностью, с фантазиями этими, пропадет ведь. Дитя совер­шеннейшее. И врет по-детски.

П е т я. Это она-то дитя? Ну-ну.

С е в а. Поверь ты мне, я ее три года знаю, она еще в шко­ле училась. Ей бы там и оставаться. В институт собиралась, потом раздумала, и слава богу! Какой институт, какая учеба, ей же памперсы впору менять.

А л е ш а. Вы> простите меня, Всеволод, но вы ее совсем не знаете.

Сева. Ты, что ли, знаешь? Ты же с ней только что позна­комился.

П е т я. Вот что, папаня, налей-ка ты нам по пятьдесят вод­ки, и пойдем мы.

Сева. Чего это! Так не годится!- Вы должны с нами поужинать. Она же расстроится. Водки-то — это с удоволь­ствием. Но потом обязательно отметить надо! Обижаешь, Петр!

П е т я. Твое здоровье. И прими мои глубокие соболезно­вания. Нам и вправду пора. И так еле ноги уносим. Повезло нам с тобой, Алексей. Сказочно просто повезло. Незабывае­мый денек.

А л е ш а. Отстань ты от меня. Пошли.

С е в а. Ольга! Эй! Они уходить собираются! Обиделись на тебя.

 

Ольга в это время пускает шар. Пригнувшись, спиной к ним внимательно следит, как он выбивает все кегли. Она поднимает согнутую в локте руку, как будто дергает паровоз­ный гудок, говорит «yes» и только тогда оборачивается к ним, весело подмигивая. Петя и Алеша уже направляются к выхо­ду. Она бросается за ними, ее хватает Сева, она рвется, он не пускает. Алеша оглядывается на нее, видит, что она бурно плачет, жестикулирует, говорит что-то Севе, он ее гладит по голове, успокаивает, обнимает, стоя к Алеше спиной, она всхлипывает у него на плече, потом замечает задержавшего­ся в дверях Алешу, улыбается сквозь слезы и говорит ему вслед: «Я тебя правда очень люблю». В ответ голос Севы произносит: «Я тебя тоже люблю, мартышка».

КОНЕЦ